— Выполнили. На тот же день — второе принесли.
О втором, однако, напрасно сказал. Не спрашивали ведь.
— Значит, облагались дважды?
— Можно и так сосчитать.
— И снова выполнили?
— Обратно — до зернышка.
— И в тот же день вступили в колхоз?
— В который?
— В тот день, когда выполнили второе твердое задание?
— Точно чтобы сказать — не упомнил…
А догадливый, видать, следователь-то этот. Такая работа. Не с первым беседует. Сколь перед ним вот таких же мужиков сидело? Он поди-ка и сам всех не упомнит!
— Родственники раскулаченные есть?
— Братан. Старший.
— Вы с ним вместе когда-нибудь хозяйство вели?
— Не было. Он как с Красной Армии вернулся, женился и к бабе на Овчинниковский выселок ушел.
— Значит, богатую себе в жены взял?
— Овчинникову и взял. Александру.
— Давно это было?
— Сказать — двадцать пятый год шел. Так и есть — девятьсот двадцать пятый.
— А вы, значит, женились раньше? И тоже из богатых взяли жену?
— Беднее в Крутых Луках не было.
— Как же вы на такое решились?… А?
— Закурить можно ли будет?
— Нельзя.
— Извиняйте! Привычные мы очень к табаку за разговором.
— Теперь расскажите, как вы разрушили дом Александра Ударцева. Как и почему? Вспомните все подробно.
— Дом-то — он стоял к яру близко. Шагов каких тридцать, может, пятьдесят. Нет, пятьдесят навряд ли и было. Ну, мы прибегли с пожару-то, который Лександра запалил, и сбросили дом его под яр.
— Дальше.
— Дальше-то он сам пошел. Под кручу.
Тут следователь поднял глаза. Лицо узкое, как у Ольги Ударцевой, а глаза на нем вострые. Вот когда они встретились! Будто даже сверкнуло что-то… Ломиком замахивался старик Ударцев — так же вроде сверкало.
Следователь молчал.
И Степан молчал…
Глядели друг на друга… Как на него глядели, так и он глядел. Это уже всегда так бывало: с чем на тебя идут, ты тем же отвечаешь… Бывало, на Лисьих Ямках с голых кулаков начиналось. Первым он с батожка не начинал сроду, но если кто начал — отвечал тем же способом, и не мешкая…
— Я предупреждал вас: говорите подробно!
— Я разве отказываюсь?
И еще помолчали.
— Хорошо… Кому пришла в голову мысль сбросить дом Ударцева под откос?
— Пожалуй что, ему же и пришла…
— Кому это — ему?
— Ударцеву. Лександре.
— Он что же — вам об этом говорил? Сам?
— Почто же мне? Всем говорил.
— Когда?
— Да тот же день и говорил. И раньше — не раз. Когда просил его избу на Митрохино бывшее место перенесть. Чтобы изба сама собой под яр бы не свалилась.
— Но ведь это же как раз в обратном смысле говорилось?!
— Оно бы и получилось в обратном, как бы он после того зерно не спалил. А спалил, так избу-то с места тронули, но только уже в другую сторону.
— Так вы и понимаете все это дело?
— Не сказать, чтобы я. Все так и понимают.
— Хорошо… Когда после пожара все шли к дому Ударцева, кто шел впереди всех? Кто-нибудь шел впереди вас?
— Двое кто-то шли. Один — подлиньше, другой — покороче.
— А вот другие показывают, что впереди шли вы. Как по-вашему, это что-нибудь значит?
— Конечно, значит. Значит, я со всеми вместе и шел. Только чуток впереди. Все меня видели, а ужо тех, кто впереди бежал, тех, выходит, не видать было другим-то.
— Кто же были те двое?
— То ли Егорка Гилев с кем-то, то ли еще кто-то. Нет, сказать, и не знаю кто. Темно было. Они намного впереди были, те двое.
— И вы не посмотрели внимательно, кто же это был?
— Не посмотрел. Не знал, что меня об них спрашивать будут.
— Хорошо… Вы вошли в дом Ударцева. И там старик Ударцев замахнулся на вас ломом. Он имел намерение вас убить?
— Убить? Сроду бы не убил. Зачем я ему? Понужнул с избы — это правильно, было…
— Именно вас Ударцев покушался убить ломом…
— Почто же он меня облюбовал?
— Ну, прежде всего потому, что все выскочили вон, а вы остались в доме…
— А кто же это доказывает, будто он меня убить наладился?
— Все, кто был с вами.
— Так выскочили же все?!
Опять помолчали.
— По-вашему, что же, старик шутил?
— Нет, не шутил. Грозился он. Застращать хотел, чтобы с избы всех прогнать. Кто, может, и взаправду испугался, ему того и надо было. А я взаправду не принял. Как бы принял — тоже выскочил бы. Кому охота под смерть подставляться? Вы подставитесь?
Следователь постучал пальцами по столу, постучал карандашом и снова сказал свое «хорошо». Во всех его «хорошо» — точно можно было сказать — ничего хорошего не было, но тут ему вдруг будто что-то интересно стало, следователю, будто он и в самом деле не знал толком, подставится он под смерть добровольно или не подставится.
— Хорошо… Все выскочили из дома и стали толкать этот дом к берегу. Вы кричали при этом? Командовали? И люди вас слушались?
— Не было. Хотя крику-то, сказать, там было ото всех много.
— Все кричали, а вы что же — молчали?
— Ну какое там — не молчал вовсе. Сказать, так матерился я.
— Были очень возбуждены? Рассержены? Ругали старика Ударцева?
— Про старика-то я в ту же секунду и забыл. На кошку матерился.
— На какую кошку?
— А кто ее знает, какая она была? Темно же было. Людей-то толком не видать, а кошка — она же почти что махонькая…
— Почему же вы на нее так? На кошку?
— Она царапаться со мной взялась.